Я написал финальную часть и задумался… Стоит ли мне это публиковать? Очень жесткими получились воспоминания. Но раз уж взялся, то продолжу.
Вся война уместилась у меня в четыре дня…
День первый. Спал плохо. Я всегда плохо сплю, когда полеты. В эти дни отец долго спит, потом под вечер одевает фуражку с голубым околышем и уходит на работу. И всю ночь ужасно шумит реактивными двигателями. Так, что стекла дрожат.
Вам рассказать об ощущениях, когда сверхзвуковой самолет пролетает над головой? Прекрасные, доложу я вам, ощущения. Это, когда мозг с приветом спешит через ушные проемы вывалиться наружу. Как десантник, только без парашюта. Словно спасается бегством от сверла неумехи-дантиста. Сверло дырявит десну, а потом устремляется на чердак.
Был у нас в полку один гусар. Решил почесать брюхо самолета об антенны жилых домов. После такого виража во всех трех домах аккуратно вылетели стекла.
Но я увлекся. Странно вообще, что этой ночью были полеты. Они обычно раз в четыре дня, а последние были позавчера. И звуки совсем разные. Обычно такие резкие, до свиста в ушах, а эти были тягучие, глухие, тяжелые. Не иначе, как транспортники садились. Много…
Последний раз такое было на параде ВВС Закавказского военного округа. Было весело и интересно. Сегодня тоже интересно, сегодня суббота. А это значит, что по местному телевидению будут «Том и Джерри». Блиииин, профилактика… Да они оборзели что ли?! В субботу выключать каналы!
Ладно, буду смотреть «Утреннюю почту» по центральному. И здесь профилактика! Может с антенной что?
На улице как всегда ураганные суховеи катят перекати-поле. Вот тетка за окном попала в песчаный душ, сумочка вылетела из рук и покатилась.
Наспех кефир в чашке, двадцать копеек на столе — в девять приезжает машина с хлебом из поселка. Надо еще успеть обсудить с Лешкой планы на седня и обматерить телевидение, обманувшее с мультфильмом. Хлебная не приехала…
Блин, мать не поверит, скажет, что проспал. Ничего, Лешка подтвердит. Тем временем, люди вышедшие из домов за хлебом, столпились вокруг человека, о чем-то с волнением говорившего и размахивающего руками. До нас долетели обрывки разговора: драка в поселке…сосед-азербайджанец избил соседа-армянина…милиция…переворот…есть даже убитые…
На шум тут же скатилась пацанва. Старшие рассказывали, что в школе вчера была очередная крупная драка, но на сей раз били не детей военных, а местных армян. Судя по тревожным лицам взрослых, дела действительно были серьезными.
И даже воздух пах теперь немного по-другому: вместо традиционного прелого запаха нефти появился запах гари.
Голубые горы Кавказа на горизонте закрыло желтоватой дымкой. Надо домой — надвигается очередная песчаная буря. Находиться при этом на открытом воздухе небезопасно: до крови исхлестает песком, или, чего доброго, швырнет о какое-нибудь стоящее рядом дерево. Но мальчишки, возбужденные новостями, еще долго не расходились.
Нет, у нас не было тревоги. У нас есть отцы, а у отцов — автоматы и реактивные самолеты, но вот как там друганы из поселка?
Наконец, я пришел домой ну просто распираемый новостями. Но мама уже все знала — по центральному телевидению как раз передавали о событиях новой огневой точки страны. Сообщалось о волнениях в Баку, быстро локализованных, впрочем, силами местной милиции…
А вечером снова летали большие «ИЛы». Один за другим. По дороге мимо наших пятиэтажек потянулись из поселка «КрАзы», доверху нагруженные черными мешками. Колонну охраняли машины милиции. Что было в мешках мы догадались позже.
Ночью пришел уставший отец. К моему восторгу он держал в руках настоящий «Калашников». Никогда у отца его не видел раньше, им обычно выдавали только скучные пистолеты, а теперь вот такая махина!
Вслед за отцом порог переступили какие-то незнакомые люди: две женщины и девочка. Они очень громко вздыхали и долго со слезами на глазах благодарили маму. Девочку я потом узнал, это была Нона Мурадян из параллельного класса. Нас закрыли в детской, велели не выходить. Нона рассказала мне, как к ним утром ворвались в квартиру соседи, избили отца и потащили его куда-то. А им велели убираться. На улице Нону подхватил школьный автобус. Они еле успели заскочить, в тот же миг в стекла полетели камни и палки… Так, под сиденьями, они прорвались сквозь оцепление в военный городок. Имя водителя-солдатика они никогда не забудут и будут ему до смерти благодарны…и нашему папе тоже.
Перед сном мы с Ноной вышли из комнаты на ужин, и я с восторгом обнаружил в коридоре целых пять автоматов. Из кухни доносился запах табака,оживленно разговаривали. Пришли сослуживцы отца.
День второй. Наутро я вновь проснулся от грохота и первым делом прильнул к окну. Там, тяжелой бесконечной вереницей ползли по дороге «Бэтээры» и «Бээмпэ». Куча мальчишек уже толпилась вдоль дороги, наблюдая за невиданным зрелищем. Стоит ли говорить, что через минуту я уже был на улице.
Стоял немыслимый гвалт. Оставляя глубокие борозды на дымящемся асфальте, танки медленно двигались из военного городка в охваченный волнениями поселок. На броне сидели ладные ребята в камуфлированных комбинезонах, совсем не похожие на наших гарнизонных вечно дистрофичных солдат.
А какие у десантуры имелись ботинки на шнурках! Это тебе не уродливые «кирзачи». Десантники, слегка рисуясь у танковых пулеметов, к неописуемому восторгу пацанвы брали прокатиться пару метров…Так я впервые проехался на танке.
Спустя несколько часов колонна скрылась за КПП и стало снова тихо. Всезнающие мальчишки рассказали, что за ночь село много самолетов со спецназом и что все они отправились в Баку, ведь там начинался «новый Афганистан».
И если порядок в поселке удалось установить, то в городе бушевали страсти. Ходили тревожные слухи о вооруженных нападениях на милицию, что бандиты сотнями вырезали армян, а армяне в ответ громили азербайджанцев в Ереване. Что соседи, десятками лет жившие в мире друг с другом, вдруг стали резаться на смерть и что всем немусульманам нужно убираться отсюда.
А вечером снова везли полиэтиленовые черные мешки. И «КрАзов» было уже очень много. По гарнизонному радио объявили о введении комендантского часа после семи вечера, и что любой, пойманный после сирены, будет немедленно арестован…
А транспортники все садились…Уцелевших армян, прорвавшихся в военный городок, срочно перебрасывали в Ереван и Москву. С Ноной я попрощаться не успел…
День третий. Я познакомился с сержантом Серегой. Серега – накаченный ВДВшник из Москвы был для меня воплощением русского Рэмбо. Здоровенный, в тельняшке и пятнистой униформе, с длинным кинжалом на поясе и татуировкой орла на массивном плече.
Недалеко от моего дома строили новую пятиэтажку. Достроили до третьего этажа. Серега со своим отрядом провел в доме небольшие учения. Десантура взбиралась на стены по лестницам, бросала дымовые шашки в пустые оконные проемы.
Я неплохо рисовал и вызвался разрисовать Серегин берет с изнаночной стороны. Получилось неплохо: горы, «калаш» посередине и надпись «Азербайджан». Довольный рисунком Серега чуть разговорился и поведал нам некторые подробности вчерашней стычки в городе. Ниже я привожу по памяти его рассказ:
«Ну че, салажата, я был в Афгане, но такого дерьма я даже там не видел…Вся эта срань, откуда у них столько злости? Нацепили, на хуй, зеленые повязки, накурились гаша и пофиг все! Наша колонна вошла на какую-то площадь. Там уже была толпа. Они чего-то там орали, призывали резать всех армян, ну и русских в том числе.
Машины перевернули. Дома в дыму. Все дела. Кругом плач и стоны…Говорят, азеры врывались в дома и выбрасывали людей прямо из окон. Отрезали половые органы, убивали своих же соседей, у которых раньше соль одалживали…
Ну короче было их тысяч пятьдесят. Огромное такое орущее море. Там был памятник дружбе народов, так они разломали его на мелкие камешки и метали булыжники в оцепление ментов… Азеры как подходившие бэтээры увидели, у них чердаки окончательно поотрывало. Кинулись под танки, панфиловцы херовы. Напрасно их умоляли разойтись, напрасно местная милиция умоляла свою же братву успокоиться. Нифига не действовало. Массовый психоз какой-то… Нам было строго приказано не открывать огонь. Бля буду, стремно было. Это не бой ведь, это мясорубка.
Стали азеры раскачивать первый БТР. Он затрепыхался, как щепка в море, и был вынужден дать газу назад, иначе бы просто перевернулся. Но назад не получилось, сзади уже налегала толпа. Люди лезли прямо под колеса, забрались на борт, стали рвать люк. Тогда машине пришлось развернуться и тут захотелось блевануть от зрелища. Визг колес и вопль раздавленного мяса.
У них были бутылки с зажигательной смесью. Подготовились. Несколько «гранат» угодило в автобус с курсантами. Автобус вспыхнул, пацаны бросились наружу в окна и тут же были раздавлены. Тогда наконец-то дали приказ стрелять…»
День четвертый. Волнения не были подавлены. В городе продолжалась резня, дымились сгоревшие здания. Очевидцы рассказывали о сотнях трупов, лежащих на улицах, говорили и о милиции, которая перешла на сторону мятежников. Они называли себя «Народным фронтом».
Бессильная армия отходила к нам в гарнизон. Возвращались танки, неся в себе уцелевших армян и русских. На подходе к военному городку тут же рыли окопы и оборонительные траншеи. Наступил бы всеобщий пиздец, если бы самолеты полка попали в руки бандитов. Ветры принесли слухи, что на военный городок прет сорокатысячная толпа и что у них есть стрелковое оружие. Рассказывали, что дорогу бандитам пересекли азербайджанские женщины, матери. Они пытались образумить своих соотечественников и единоверцев. Бросив на дорогу платки, они проклинали любого, кто переступит их, но толпа не остановилась. Их задержали недалеко от военного городка…
У русских есть чудесное выражение «Кому война, а кому и мать родна». В эти роковые минуты, кто-то с риском для жизни сбрасывал самолеты с обрыва, чтобы не достались бандитам, а кто-то наоборот зарабатывал себе первый миллион, продавая теперь уже бесхозную технику…
А у нас, тем временем, объявили эвакуацию. Поздно вечером примчался на «газике» посеревший, небритый отец. Мама заплакала, стала быстро собирать чемоданы. Собрались за пятнадцать минут. Взяли, что успели. Надо было спешить — последний «ИЛ» на сегодня улетал через час.
На аэродроме царил настоящий гвалт. Люди сидели на чемоданах и умоляли впустить их в самолет. Но в первую очередь спасали только семьи военных. Помню прекрасно те минуты, когда вместе с Лешкой я смело вошел по трапу в распахнутую пасть «ИЛа». Там уже теснились беженцы, но солдаты, отталкивая других, пропихивали нас в центр салона. Нельзя было оставаться в хвостовой части – замерзнем. Леха передал мне свои детские сокровища на хранение и побежал за своей мамкой и сестрой. Кругом плакали и причитали люди. Ревели грудные дети и только беззаботные мальчишки громко обсуждали предстоящий полет.
Леха остался в хвостовой части, до меня ему было не добраться, люди сидели плотной толпой. Все, что было дальше, осталось в тумане. Мы летели очень тяжело, самолет то и дело проваливался в воздушные ямы, нестерпимо болели уши, кого-то рвало. В хвосте народ был вынужден одевать зимние куртки, а мы раздевались догола – так было жарко. Это вам не комфортный Аэробус.
Мы улетели. А отец вместе с однополчанами остался сидеть с автоматом в холодных окопах охранять аэродром.
Самолет совершил первую посадку в Минеральных Водах, а потом нас он принес в заснеженный город Кривой Рог уже становившейся суверенной Украины. Помню, пришлось прыгать с чемоданами с двухметровой высоты в сугробы . Трап забыли подать….
Неделю мы жили в местной гостинице, ожидая поезда на Житомир. В руках я все это время сжимал главное сокровище своего лучшего друга Лешки – цветной резиновый солдатик. Подарок его отца из последней командировки в Багдад. Я больше Лешку никогда не видел…
П.С. Рассказ не о политике, рассказ о жизни. Моя цель просто поведать друзьям некоторые эпизоды моего детства и о с ними связанных событиях, развернувшихся на гребне волны крушения одной из самых могущественных империй прошлого века.
Рассказ о том, как может изменить уютный мирок соседских народов болезнь по имени национальная ненависть. Я не хочу очернять какую-либо национальность. В том, что случилось, были виноваты все. У меня было много друзей среди армян и азербайджанцев. Я надеюсь, может быть они снова начнут жить когда-нибудь в мире.
