На свете нет ничего страшнее трехчасовых блокбастеров…
Женевские конвенции запретили пытки над военнопленными, но куда смотрит просвещенный мир сегодня?! Например, пытки над кинозрителем процветают сейчас совершенно легально! Зрителю за его деньги продают трехлитрович кока-колы, пичкают попкорном и закрывают на три часа в темноте перед экраном.
Впервые такое произошло со мной в Германии в 2004-м году. Я первый раз в жизни пошел в кино на немецком языке. Помню, волновался даже, пойму все или нет? Представлял себе — как это смотреть кино в немецком кинотеатре? Выдержит ли сердце, ведь до этого в моей жизни были лишь киносеанс «Петрова и Васечкина» в летнем кинотеатре пионерского лагеря имени Александра Матросова в житомирском Полесье.
Так вот моей первой женщиной в немецком кинотеатре стала «Троя». Та самая имени Вольфганга Петерсона с Бредом Питом в роли Ахиллеса.
Сеанс, помню, был на девять вечера. Я прикинул, решил, что еще успею после фильма на метро. К маме. А мама жила на окраине Гамбурга, а там, если в двенадцать на последнюю электричку не успеешь, то пиздец. Ночные автобусы в Гамбурге, это приключения похлеще гомеровских.
Я, наивный, не посмотрел на сколько времени там авторы фильм наснимали. Исходил из стандартных голливудских двух часов.
Ну, вобщем, фильм оказался насыщенным, интересным, напряженным. Тока, сука, не спешил заканчиваться. А по Гомеру вы же помните, там Ахиллеса быстро убивают и дело дальше идет: Троянский конь, Менелай. А тут смотрю на часы: нихуя себе, три часа уже почти прошло, а Ахиллес все жив! И даже еще Троянского коня не показали. Я приуныл и стал беспокоиться за электричку. Ну и писять конечно захотелось.
В начале четвертого часа, клянусь вам, ерзать начал весь зал. И на часы поглядывать. Но вот в сценарий наконец пролезает Троянский конь. Почему-то с живым Ахиллесом на борту. И в воздухе, наконец, запахло концом истории.
И вот явно уже финальная сцена. Моя последняя электричка подходит к перрону, моча тоже куда-то подходит. Ни сил, ни терпения уже нет. Я встал с кресла. Вот на идеальном газоне распластался Ахиллес. Над ним плачущая Брисеида. Орландо Блум ака Парис (не Хилтон!) натягивает лук и канонически херачит Ахиллесу прямо в пятку. Я бегу на выход.
Но зал и не думает светлеть! Ахиллес не умирает! Он встает и идет на Париса. Парис стреляет еще и еще. И тут приходит понимание: перед выходом нужно еще успеть в туалет, так что либо я уссусь в электричке, либо поеду облегченным, но уже в ночном автобусе. Выбора нет. Но только, если Ахиллес сейчас, вот прямо в эту секунду умрет.
Но он не умирает. Петерсон, сука, когда выбивал бюджет, он в бизнес-плане четко определил: миллион за минуту фильма. Половину выданных денег он видимо где-то пробухал, поэтому ему пришлось растягивать фильм, чтобы никто не подумал плохого. За счет моего мочевого пузыря!
И тут уже давно умерший Бред Питт вдруг оживает и начинает долго прощаться с Брисеидой. Идет борьба за последние пять миллионов, вы же понимаете!
И я не выдержал. Весь мой гнев, вся горечь за проебанную электричку (и очевидно, что вот-вот и за штаны) накопились и вышли наружу. Вот прямо на этом месте внятно и очень громко (благо офицерские гены не подвели) я заявляю экрану: «Да сдохни ты уже, блять, Ахиллес!». И весь зал, издерганный посматриванием на часы и в строну туалета, ЕДИНОГЛАСНО, со стройностью боевого клича троянцев повторяет мои слова. И свет погас. И было единение. И даже кое-где попахивать начало.
Ехал ночным автобусом.