Для начала внесу ясность. Многие из вас наверняка подумали, что я в этом лагере чуть не загнулся. Это совсем не так! Это было офигительное время! Лучшее в моей жизни. Я как паук из банки вырвался на волю, на охоту, в самостоятельную жизнь. Кругом дышал удивительный, неведомый мир, так не похожий на тот, откуда я пришел.
Стояла очень теплая осень. С африканцами я часто играл в футбол, воображая себя игроком как минимум «Милана» и как-будто вместе со мной бегают чернокожие футбольные звезды.
По вечерам я ходил смотреть на порт, благо от лагеря было совсем недалеко. Смотрел, как деловито снуют кораблики, величаво разворачиваются краны, как зажигаются огни на пирсах и представлял себя Императором Вселенной. Тогда я еще имел шансы им стать…
А еще я часами смотрел на небо. Небо тоже отличалось от житомирского. Тем, что оно было живое… Каждую минуту глаз высматривал мерцающие огоньки самолетов. А те, что быстрее, то неслись по своим делам вертолеты. Такие же, как в американских боевиках про Вьетнам. Иногда даже ловил их в воображаемый прицел. Над моей никому не нужной Украиной никто не летал.
Это офисное здание построил эмигрант — иранец Теграни
У района Альтона особый, ни с чем не сравнимый запах.
В уютном парке возле фонтана собирались торчки
Каждый раз, когда я в Гамбурге, я рвусь туда, чтобы дышать этим запахом во все свои три ноздри. Психологи называют это «тоской по молодости», как скучает застиранный джемпер «Armani» из секонд-хэнда по былым временам, когда он гордо прикрывал силиконовую грудь какой-нибудь итальянской аристократки …
По вечерам мы обычно играли в карты в своей каюте и слушали радио — единственный источник информации о внешнем мире. Через месяц после приезда я уже вполне сносно понимал немецкий. Но только в тот вечер мозг заклинило, когда радио-ведущая срывающимся от волнения голосом сообщила, что час назад Нью-Йорк был атакован с неба и по некоторым данным почти стерт с лица Земли. Нью-Йорк! Там же бабушка…
Я плохо понимал, а люди очень быстро говорили. Уничтожен Пентагон и весь генералитет армии США. Что это? Конец света? Но Вашингтон и президент вроде бы спасен. Мы слушали до глубокой ночи. А утром бросились на вокзал, чтобы позвонить оттуда американским родственникам. На вокзале были большие мониторы. Они каждый час транслировали дефлорацию небоскребов самолетами. Возле мониторов стояла огромная толпа. И гробовая тишина…
Америка, как вы уже и сами знаете, в итоге не исчезла, и с родственниками было все в порядке. Конечно не обошлось без баек аля «…11-го я должен был работать в этом самом «ворлд трэйд сентр», но не успел доехать…». Я бы тоже сочинял.
Любимым занятием так же были прогулки по центру города. Правда, здесь еще острее чувствовалась та разница между оборванцами с баржи и блестящим, успешным, сытым, интегрированным обществом. Выезжали мы в центр правда редко, потому что проезд в 2 евро мы с трудом могли оплатить. Но зато всегда с пользой. Ведь нужно было сделать такие же фотографии для оставшихся на Украине, какие мы в свое время получали от богатых западных родичей.
Вот здесь мой брат небрежно позирует на фоне якобы своего «порше». То, что ему здесь тринадцать лет и одет он явно не по миланской моде, стеснительно не замечалось.
На Украине я часто смотрел сериал «Беверли Хиллз» и представлял себя в роли богатого мажора. Беверли хилз теперь был вокруг меня, вот только меня в нем не было…
Мы приехали в Августе. А в Ноябре 2001-го мне пришло приглашение на языковые курсы. Языковые курсы меняют уровень жизни эмигранта с Бибби Альтона примерно в таких же масштабах, как крупный выигрыш в лотерею меняет средний класс.
Во-первых, это занятость. Во-вторых, финансы. Каждый беженец с элитным статусом (звучит прикольно, не находите?) получал от государства оплачиваемый шестимесячный языковой курс, который должен был обеспечить интеграцию прибывшего неандертальца в общество ницшеанских сверхлюдей эпохи продвинутого социализма объединенной Европы. Курсы оплачивала Биржа труда, она же выдавала школяру учебное пособие в виде целых 600 марок (360 евро). Хотите или нет, но это была первая работа, часть денег отходила даже в пенсионный фонд.
В моей группе было около двадцати человек. Из них бОльшая часть были этнические немцы из Казахстана. По социальному уровню — от работников аэрокосмической промышленности на Байконуре до трактористов, от профессоров до урок. Роднило этих людей одно: они бойко щебетали на немецком языке, но это был такой ужасный диалект, который никто из настоящих немцев не понимал. Это была проблема. Представьте себе вы со своим рязанским говором приезжаете в Саратов и ни один прибацанный саратовец ваш исконно русский язык не понимает!
Помимо немцев была парочка евреев и одна иранка — Зохре. Немецкий на этих курсах выучить было невозможно, но зато мы весело проводили время. Например, вычисляли, кто же это каждый месяц пиздит в туалете унитазы и, главное, объясняли немцам с какой целью. Немцам было трудно понять, зачем русскому унитаз из общественного туалета. Но они все равно ценили нас выше албанцев. Те могли устроить поножовщину прямо на уроке.
Если уж я вспомнил об иранке Зохре, то пора внести в повествование элемент эротики. Вы же понимаете, как ведет себя здоровый молодой организм, пусть и связанный узами Гименея в условиях четырехмесячного целибата. Зохре сидела рядом со мной по левую руку и вызывала мой живой интерес только из-за экзотичной внешности. Ей было хорошо за тридцать, с хорошей фигуркой и во время секса она наверняка стонала на своем фарси. Меня это возбуждало. От страшного ирано-еврейского блуда меня спасло наличие у Зохре мужа. Он тоже был иранцем и работал где-то поваром. И я представлял, как он отсекает мои яйца своим острым разделочным ножом…
В итоге садомазо-интерес к Зохре постепенно угас. Меня стала живо интересовать соседка справа. Высокая, пышащая жизненной энергией Рита. У Риты был только сын и она наверняка была непрочь. Но в один день она все испортила, рассказав, что у неё есть муж, он как раз отсиживает срок на казахстанской зоне и скоро приедет сюда. После этого захотелось вернуться к иранскому варианту.
В итоге как-то обошлось. Но было трудно. На курсе немецкого я слегка сдружился с Лехой из Днепропетровска. Он доверительно сообщил мне, что обрезан и следовательно может долго. Потом потащил меня на Рипербан к шалавам.
Рипербан — это символ Гамбурга. Как сказал бы бандит Космос из «Бригады», будь он гамбуржцем: «такое только у нас и в Амстердаме». Рипербан — это район красных фонарей. Целый квартал, застроенный борделями, казино и стрип-барами. Есть и свой переулок с витринами. Бабы там сидят в неглиже и манят. А один трансвестит даже показывает хуй.
Такой эротический напор мой немощный организм переносил плохо. Я ссыпался по стене и попросил воды. Леха под предлогом помочь куда-то на полчаса смылся. Потом пришел довольный, но воды так и не принес…
Пока я сидел под стеночкой меня принялись выгонять проститутки. Занимаю, мол, их рабочее место. В своих ботфортах они были похожи на солдат Наполеона. Говорили, правда, по-русски. С тех пор я не люблю Рипербан. Все любят, а я нет.
Кому интересно, в 2001 году стоило это дело 70 марок за один впрыск (как несправедливо для необрезанных!), трогать девушку было нельзя. Это мне потом Леха причину своего отсутствия объяснял. Сам я ни-ни!
А еще в эту зиму ввели евро. Как-то грубо ввели…без смазки. Помню, стоял в длиннющей очереди на обмен денег. Впереди меня один апездал приволок огромную свинью-копилку с мелочью. Пересчитывали эти медяки долго. Если бы ментальная ненависть могла воспламенять, этот коллекционер пфенингов горел бы ярче Уренгоя.
А под Рождество нам пришел долгожданный ордер на комнату в общежитии. Мы очень радовались новой жизни в новом угле, но, как оказалось позднее, причин для этого не было.
Продолжение следует…
