Как я эмигрировал в Германию. Часть шестая и заключительная. Все будет ебацикурац!

у что же, дорогие читатели, все хорошее или плохое когда-нибудь заканчивается. Подходит к концу моя великая эмиграционная эпопея о шести частях, достойная, я щетаю, своего почетного места на последней страничке бесплатной газетенки «Русская Германия», рядом с кроссвордом и анекдотами про Изю и Сару.

В эпилоге я расскажу о финальном этапе своей эмиграции и интеграции маленького человечка Морсы в большом и чужом мире Запада.

Я считаю, что в конце любого произведения должна быть надежда (упаси боже, не Крупская). Добро побеждает Зло, Фродо уничтожает кольцо, Иван разбивает яйцо (кощеево конечно), Хрущев сменяет Кацо, Путин теряет лицо… Остапа слегка несцо…

В призме такого миролюбивого настроения автора, читатель в решающей части не станет свидетелем очередного насилия или новых горестей и мытарств эмигранта. Закончим за здравие…

До сих пор я рассказывал о межрасовых конфликтах и даже этнических войнах. Теперь буду писать об интернациональной дружбе и разноцветной любви. Поэтому любителям жаренного, острого и перчённого лучше сразу переключиться на трансляцию «СМАКа» с Ургантом.

После окончания курсов немецкого языка я впал в кому дилемму. Что дальше, университет или Berufsschule (1)? Первый вариант лоббировали мои амбиции и желание вкусно жить на инженерскую зарплату в пять-шесть тысяч евро. Второй вариант рьяно лоббировал супружеский долг, ведь меня ждала жена за границей, которую нужно было «вытащить» в Германию. Воссоединение семьи для лиц не немецкой национальности возможно только при наличии достаточной жилплощади и средств на содержание.

На университет я должен был потратить около шести лет жизни и определенную сумму на обучение и проживание (при учебе в университете студент снимается с социального пособия и может претендовать на стипендию, примерно половину которой нужно будет вернуть после дальнейшего трудоустройства).

А вот пэтэушное образование безвозмездно дарилось государством, да и длилось всего два года.

Мне было уже 25, за плечами пять лет украинского политеха с ненужным красным дипломом и я выбрал второй вариант. Перед поступлением в училище иностранцам предоставлялась возможность трехмесячного углубленного изучения немецкого языка за счет биржи труда.

Контраст с предыдущими курсами был очевиден. 20 человек в классе, из них лишь трое русскоязычных. Все — абсолютно мотивированные молодые люди с разных концов света. Сначала моей соседкой по парте была Кэтрин.

Кэтрин была образцовой королевой красоты в глазах…африканца. Барышня с шоколадной кожей, плавными линиями контура, со сквозняком между передними белоснежными резцами на зависть Ванессе Паради. Задница — как отдельный элемент, достойный восхищения. Опытный мастер мог бы нанести на обоих полушариях карту Ватикана в реальную величину. Кэтрин пахла Африкой — этим типично негритянским запахом пота, мускуса и жарких саванных муссонов. Мы очень поладили с Кэтрин. Она часами рассказывала мне про Африку, свой Камерун и войну с Нигерией (обе страны, оказывается, самые главные враги на черном континенте). Дошло уже до того, что она стала называть меня «белым нигером». Мы оба хотели учиться на специалиста в международной торговле. Но на вступительном экзамене наши пути разошлись: я удачно списал у нее тест по английскому, а она неудачно списала у меня математику.

В дальнейшем мое внимание привлекла группировка из двух последних парт среднего ряда. А именно лидер группировки — Михаэла.

Михаэла была ангелом. Очень красивая девушка из Румынии. Светлый цвет пышной гривы волос и обильный макияж делали Михаэлу русской. По крайней мере, все незнакомцы так считали. Вообще-то девушки такой внешности в моем догерманском круге общения не встречались. И я сначала откровенно робел, но мы как-то разговорились на переменке и потом крепко сдружились. Вы знаете, я не особо верю в чистую дружбу мужчины и женщины, но те три года нашего общения являлись исключением. Мы были братом и сестрой. Шутили, делились самыми интимными мыслями. Не смотря на то, что нашим языком общения был ломанный немецкий, мне было очень комфортно с ней. Жаль, что со временем по моей инициативе общение с Михаэлой сошло на нет. Ни одна моя будущая девушка не потерпела бы нашу дружбу с Михаэлой.

Остальными членами группировки были Таня и Али.

Таня — это самба. Вы когда-нибудь общались с бразильцами? Как бы описать этих людей… Бразильцы — это пляж, каипиринья, куика (2), ритмы самбы и бесконечный флирт. И не важно, в купальнике-бикини в знойный вечер на Копакабане, либо завернутый в три шарфа в гамбуржскую метель, бразилец всегда одинаков. Таня — девушка из богатой бразильской семьи. К моменту нашего знакомства она была замужем за немецким аристократом и жила в роскошной вилле в районе Бланкенезе (3). Не смотря на статус, космическая дистанция наших сословий не ощущалась. Таня кормила нас в бразильских ресторанах за свой счет, катала на своем «порше» по ночному городу от клуба к клубу. У меня не было денег на зимнюю куртку, поэтому я таскал устаревший еще в девяностых джинсовый жакет. Таня смотрела на мой убогий наряд и восхищенно кричала, что обожает мужчин в джинсах. Такая она была, эта Таня.

Примерно раз в три месяца в гавань Гамбурга заходил груженный мясом корабль из Бразилии. По этому случаю капитан корабля всякий раз устраивал вечеринку для бразильской комьюнити Гамбурга. Латиноамериканская музыка, караоке, смуглые тела роскошных мулаток, мужчины в белоснежных рубашках и клубных пиджаках. Красивая жизнь, как в сериалах. А еще в капитанских каютах устанавливали огромный котел, ссыпали в него нарезанный лайм, лед, выливали прозрачную жидкость из бутылок, вставляли трубочки. Так я впервые в жизни попробовал Каипиринью. После литра этого пляжного напитка глазки уже прилично косились, а тут еще за наш столик грузно опустился плотный мужчина и бахнул на стол бутылку «Абсолюта». «Ты русский, а значит будешь пить со мной!». Мужчиной оказался Танин муж — немецкий аристократ. Через год он окончательно сопьется и Таня уйдет от него. После трех рюмок, мужик досадливо махнул на меня рукой, как на плохого собутыльника, и ушел допивать бутылку в одиночестве. Разгоряченная кровь ударила сначала в голову, а потом ушла в более жизненно важные органы. Супружеское кольцо предупреждающе зазвенело на пальце. Тут, угадав нужный момент, ко мне подсаживается красивая девушка в возмущающе возбуждающем декольте. Заводится милая беседа, девушка гладит мою руку. Ну вы же понимаете… Когда мы уже готовы были выйти из-за стола и отправиться грешить напропалую, мимо пролетела Таня и хихикнула мне в ухо — «Виталий, на всякий случай, эта девушка — трансвестит»….

Опустим, читатель, завесу жалости над этой печальной сценой. (Гусары, молчать, межвидовый барьер я не переступил!)

Я забыл совсем о третьем человеке из группировки — Али. Али по происхождению был марокканцем. Это был большой ребенок, полный несмешных шуток и пустой душевно с точки зрения русского человека. Он всегда смеялся, никогда не был серьезен и страдал инфантильными перепадами настроения. Девчонки мои с ним ругались, но терпели. Али любил дорогие шмотки и был очень галантен с женщинами. И как всегда перегибал палку. Ему так хотелось дамского общества, что он в своем прислужническом припадке был готов таскать за женщин их гантели в фитнес-клубе.

После окончания трехмесячного курса, наше братство развалилось. Каждый выбрал себе свою профессию. Мы занимались в одном училище, но встречались все реже.

Как я уже писал, я выбрал специальность «международная торговля». Наверное, одна из самых престижных и перспективных профессий в Гамбурге. Состав моей новой группы был наполовину разбавлен немцами.

С ними у большинства иностранцев все-таки было мало контакта. Складывалось различие менталитета и недостаточный уровень немецкого языка.

Немцы нами мало интересовались. Их можно понять, вы ведь тоже вряд ли будете вести долгие задушевные беседы со, скажем, таджиком.

Из аборигенов я больше всего общался с Ове. Ове — это настоящий гамбуржец. До мозга костей патриот своего города, он практически никогда не выезжал за его пределы, а все остальные немецкие города открыто презирал. Ове был фанатиком футбольной команды «Гамбург», отлично говорил на английском языке, обладал энциклопедическими знаниями, но абсолютно не хотел работать и находится в рамках определенных сословий. По духу он был умеренным анархистом. Мне всегда казалось, что у него в прошлом была серьезная душевная рана, но душа Ове хранилась за тремя замками. Очень дистрофичны на настоящие эмоции эти ганзейские немцы. Но вобщем, Ове был славным человеком. Давал списывать, не закладывал, поддерживал беседу, интересовался делами. Правда, говорил как-будто сквозь зубы. Тем не менее, он был единственным немцем в группе, кто шел со мной на контакт. Остальные так уж подобрались, что каких-либо отношений, кроме некоторой зависти к успехам более старательных имигрантов и пренебрежения не было.

В такой обстановке иностранцы лишь консолидировались, сближались друг с другом. Вот например Петр. Поляк с непроизносимой фамилией. Весь класс с затаенным смехом всякий раз ожидал, когда новый учитель погибнет, читая его фамилию в журнале. Однажды мы пошли всем классом играть в боулинг. Петр там нажрался и упал шнобелем на шары. Залил весь пол кровью и, пьяный, приставал к каждому с просьбами о платочке. Немцы были шокированы и еле держались на ногах чтобы не свалиться в обморок. Тепличные люди эти немцы. И дрались наверное один раз жизни… с домашним пауком, когда изгоняли его из ванной.

Или вот этот шоколадный парень справа от меня на фотографии:

Два метра и шестьдесят килограмм из Гамбии. Звали его, что характерно, Черно. Он при знакомстве протянул руку, назвал имя, хитро так посмотрел и сказал: «Не сомневайся, я знаю, что означает это имя на русском, я раньше с вашими работал». От этих русских он несколько обогатил свои знания русского языка. На уроке он часто вставал и без акцента кричал учителю «НИ ХУЯ!». Трое русских и поляк заходились в громком ржаче, остальные смотрели на нас и Черно, как на дебилов. Еще Черно обладал удивительным вкусом моды. Леди Гага еще не вышла из пубертата, а Черно уже красовался своими гротескными нарядами на все два метра своего худосочного тела. Он еще специально опаздывал на урок, чтобы весь класс мог насладиться и как следует отсмеяться, увидев, например, новый высокий цилиндр на Черновой макушке, задевающий трехметровый потолок.

Свен. Его отец немец, а мать сербка. Но он больше юго, чем местный. Каков на фото, такой и в жизни.

Смотрит всегда с хитрецой, чуть приблатненный, с удивительно глубоким тембром голоса. На самом деле очень ранимый, обидчивый. Легко впадал в депрессию. Но он вывернется, этот Свен. Все у него будет «ебацикурац», как он любил ругаться на сербском.

Еще одно мое фото. Я с группой инспектирую работу служб порта.

Это сейчас я продвинутый пацан и заправляю джинсы Replay в носки от Дольче&Габана. А тогда я одевался в магазине «Нью-Йоркер» за двадцать евро полный гардероб, но, имея кубики пресса на животе, все равно считал себя неотразимым мужчиной.

В нашем классе было еще много иностранцев, но о них не стоит рассказывать. Лучше сконцентрироваться на Жеке. Жека, если сказать это одним словом, мой лучший друг. До его появления я ничего не слышал о городе Челябинске. Теперь, из уважения к этому человеку, Челябинск для меня главный город в России. Жека — человек удивительной силы воли и целеустремленности. Как он со всем этим багажом до сих пор еще не сидит в Овальном кабинете Белого дома, я ума не приложу. Просто он этого не хочет:-)

Через год обучения мне предстояло самостоятельно найти место на практику в одной из гамбуржских торговых фирм. Я приземлился в фирме, торговавшей химией с Ираном. Небольшой офис, четыре человека, включая двух шефов, типичный купи-продай и не очень оптимистичные с точки зрения финансов перспективы. Но эта была чудесная школа для закрепления моего образования. Я сидел в кабинете напротив коллеги неопределенного возраста и пола. Коллега любил украдкой жевать свои козявки и обладал интересной техникой поглощения ложечкой йогурта из стаканчика. Очень-очень быстро двигал ложечкой, выедая основную массу и где-то еще полтора часа выцеживал по капельке божественный нектар из уголков и граней стаканчика. Но и это еще не все. После этого он еще три-четыре раза старательно вылизывал ложечку. И всякий раз украдкой поглядывал на меня, мол, не наблюдаю ли я за его чудесной трапезой. Я, в свою очередь, не в силах все это уродство видеть, прятался за монитором, пытаясь впихнуть все свое тело за его 19-дюймовые контуры. Коллегу я презирал. Самым страшным наказанием для меня стал бы необитаемый остров с этим апездалом наедине.

После успешной защиты диплома, я остался на этой фирме за мизерную зарплату. Работал с неохотой, но дождался рутины, чтобы сконцентрироваться на всех приятках жизни вне рабочего времени. Можно сказать, что с работодателем мы заключили негласный договор: он платил мне мизерную зарплату, а я клал болт на его требования.

Первая моя жена решила меня в итоге не дожидаться и подала на развод. Так я — свободный парень, в пустой квартире, но окруженный десятком самых классных друзей на свете, вступал в новую жизнь… Но это уже совсем другая история…

(1) Berufsschule — аналог нашего профессионального училища. В Германии не имеет такой малопрестижный статус, как в России. Является своего рода единственной альтернативой университету. Особенность обучения позволяет за два года овладеть почти любой профессией на неплохом уровне.

(2) Бланкенезе — один из самых престижных районов Гамбурга, где селятся в основном миллионеры. По количеству живущих в нем миллионеров Гамбург, кстати, впереди всей западной Европы.

(3) Куика — бразильский барабан для музыки Самба.